Хотелось бы видеть документальную программу
Но разве в этом нельзя увидеть еще одной стороны специфики телефильма? Я здесь хочу процитировать место из интервью Виктора Лисаковича: «К сожалению, наше документальное кино пока имеет очень ограниченное воздействие на зрителя... И только телевидение представляется мне очень перспективным. Телевидение располагает миллионной аудиторией и постоянным экраном для тех, кого интересует документальное кино». Но если с цомощью телеэкрана документальный фильм становится достоянием всего общества, разве это не меняет его прежний, несколько «кабинетный» облик?
Из разговора с Леонидом Махначом я поняла, что «альянс» документального кино и телевидения еще не налажен. Киностудии сами по себе, телестудия сама по себе. Это можно поняті даже из телепрограмм. Я, собственно, и выступаю сейчас с позиции зрителя. Показ документальных лент на телеэкране довольно хаотичен. Перерыв между футбольными таймами, и вот уже видишь какой-то телеочерк, часто из далекого прошлого. Для документального кино ведь год-два — это уже прошлое.
Создается впечатление, что документальными лентами заполняют пустоты между передачами, иногда делают это и по принципу «что ни покажи». А хотелось бы видеть напряженную, функциональную документальную программу. Это возможно только в том случае, если студии документальных фильмов увидят, где самый широкий «рынок сбыта», и вместо залежалого товара будут поставлять туда самую актуальную продукцию.
Случается, документалисты переходят на телестудию. Я слышала и другой разговор. Режиссер-документалист с телевидения сказал знакомому, что хочет перейти на ЦСДФ. «Ты знаешь, — говорил он, — там ведь спокойней».
Разве спокойствие лучшее качество для документалистики? Мне кажется, «стеклянный глаз» смотрит на такую тенденцию с беспокойством.
О двух пилотах в одном самолете
Леонид Махнач рассказывает о совместных постановках:
— Так получилось, что я участвовал в создании двух фильмов вместе с польскими документалистами. Кроме того, снимал картину о молодежном фестивале в Болгарии, там нам помогали болгарские кинематографисты. Совместные постановки связаны с многими обстоятельствами, так что установившихся правил тут нет. Прежде всего люди, которые в них участвуют, должны быть единомышленниками, а такое встречается редко, потому что у всех разные жизненные школы, разный опыт, каждый несет в своем характере черты своего народа, страны. А ведь необходимо понимание до мелочей, иначе сотрудничество станет актом профессиональным, но не творческим. Знания законов кино тут мало, в такой работе обязательны товарищеские отношения, взаимная симпатия. В этом смысле мне повезло. В Людвике Перском, с которым я сделал два фильма, я встретил друга и единомышленника. С ним интересно работать, общаться. Он любит нашу страну, в Москве у него много друзей. Я тоже бывал в Польше еще до съемок, знал страну. Теперь, когда мы подружились, мы ездим друг к другу, перезваниваемся. Работа с Перским была для меня интересна и продуктивна. Первая картина была о братстве по оружию, замысел второй родился в момент съемок первой. Допускаю, что творческие взаимоотношения с Перским будут продолжены. Но для этого нужно, чтобы в творческом замысле определилось что-нибудь общественно значимое. Ведь совместные постановки нельзя делать искусственно: подписать договор п начинать съемку.
— Во время работы с польскими документалистами съемки велись параллельно?
— Нет, мы работали вместе. Это похоже на то, как два пилота ведут один самолет. Первый держит штурвал, второй его подстраховывает, корректирует. Можно сказать, что на съемках в Москве первым пилотом был Перский, ведь он хотел передать свое ощущение нашей столицы, я же был в роли советчика. В Варшаве мы поменялись местами. Одновременная работа нужна для того, чтобы картина получилась цельной. Иначе мо^сет быть, как в басне Крылова «Лебедь, рак и щука», все будут тянуть в разные стороны. К счастью, с Перским у нас этого не получилось. Онлайн казино Вулкан играть в любое время суток.